Все в свое время [СИ] - Михаил Высоцкий

— Нубил! Нубил, друг, проснись. Нубил, это я, твой Эдвард, ты мне нужен. Вернись, Нубил…

И раб вернулся. Дернулись веки, открылись глаза, а в следующий миг комнату заполнил стон такой боли, что привычный ко многому Эдвард невольно заткнул уши. А Нит наоборот, улыбнулся, как будто произошло нечто хорошее, Святой Николай подарил ему на Рождество самую желанную игрушку или любимая девушка ответила согласием. Стон боли затихал, превращаясь в булькающие всхлипывания, глаза раба закрылись, но тело уже не лежало спокойно, а дергалось в мелкой судороге.

— Что с ним? — закричал Эдвард, попытавшись схватить Нита, но не устоял и повалился на тюфяк. — Что вы с ним сделали? Он умирает! Что ты сидишь? Помоги, Нит Сила!

— Наоборот, он живет. Я же сказал, он съел слишком много Али-травы — она дает силы, но потом творит с человеком то, что ты видишь. Твой друг боялся этой боли, но ты его позвал, и теперь он уже не уйдет. К сожалению, ни я, ни кто другой ему теперь не может помочь — боль будет терзать его, пока не затихнет сама. Но она не убьет. Я знаю, потому что сам прошел через это — пройдут еще дни, прежде чем твой друг вернется в этот мир. Но ты не волнуйся. Женщины дадут ему воду деревьев, они знают, что делать с такими больными, через Али-траву проходят почти все.

— Ничего не понимаю… Дикость какая-то… Неужели нет никаких обезболивающих? — Нит отрицательно пожал плечами. — Ладно… Но смотри, если с Нубилом что-то случится…

— С ним все будет в порядке. Ведун говорил, что твоя душа была изранена намного сильнее, но у тебя хватило сил вернуться — вернется и он.

— Очень надеюсь…

Эдвард задумался. Он совершенно не понимал, куда попал, что за люди его окружают? Еще одно племя дикарей, вроде карасарайцев, только северное? Про которое британцы раньше никогда не слышали? Очень может быть. Скорее всего, так оно и есть — Мертвые Земли велики, и после крушения Татарской империи небольшие группы людей могли выжить. Но тогда остается только одно: узнать про это племя как можно больше, потому что бесполезно что-то предпринимать, пока не владеешь полной информацией о людях, и жизни и обычаях. Тем более пока раб без сознания, они привязаны к дикарям. Главное — занять себя, хоть чем-то, и не в коем случае, никогда, ни при каких условиях не вспоминать о…

— Она будет тебя ждать, — голос Нита пулей сквозь оконное стекло ворвался в голову Эдварда, вытянув из водоворота безумия прежде, чем тот утянул парня на дно.

— Кто будет?

— Элис. Я видел ее. Она была красивая и молодая. Она ушла в голубой мир, как уходят воины, с оружием в руках, в сражении с ними, и она будет тебя ждать. Женщины всегда умели ждать лучше нас, ждать и дарить тепло — их дар. Не губи свою душу, ты ее не вернешь, сохрани, и она будет этому только рада.

— Но как ты узнал… — Эдвард не мог произнести ее имя, каждый раз, когда приходили воспоминания, легкие как будто стягивало тугим жгутом и горечь заполняла горло.

— Твое лицо. Каждый раз, когда ты произносишь ее имя, твое лицо умирает.

Эдвард вздохнул. Он ничего не мог с собой поделать. Клятвопреступник, который выжил вопреки собственному желанию, он теперь остался с этим грузом один на один. Элис, его Элис, ушла туда, откуда не возвращаются — с этим нельзя смириться, нельзя привыкнуть, но можно принять, как данность, как испытание, которое нужно пройти. Кому-то свыше было угодно, чтоб старший сержант погибла, а капитан остался жить — теперь нужно было понять, за что ему подарена отсрочка и в чем теперь его долг. И как можно меньше думать. Отвлечь себя, чем угодно — хотя бы теми же чужаками. "Верными Псами", как назвал свое племя Нит, и образ в голове Эдварда сложился в этакого получеловека-полусобаку, который даже после смерти остается со своим хозяином… Нет, не хозяином — другом. Чужаками, которые жили в сердце Мертвых Земель: строили каменные дома, лечили больных, и, судя по всему, не особо тяготились своим существованием.

— Хорошо, Нит Сила. Ты прав. Но и у тебя ко мне, наверно, есть вопросы — задавай, и я дам честный ответ, — кивнул Эдвард, разминая непослушные ноги и снимая с руки уже не нужное крепление, кость срослась, и только шрамы напоминали о ране.

Нит задумался. У него было много вопросов, но он видел, что чужак сейчас слишком слаб, и не желал его особо утомлять. Потому задал самое первое, что его заинтересовало, еще тогда, при первой встрече, в степи.

— Почему твои друзья погибли? Вас было так много, почти дважды по двадцать, а их всего столько же. Вы были воинами, раз пошли на охоту, почему тогда они погибли? Такой большой отряд даже с вашим оружием мог истребить их без потерь…

Эдвард усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья, как плачут не всегда от горя, так смеются не всегда от радости. Тридцать пять человек — по меркам дикарей это много, тридцать пять чудовищ, настолько страшных, что их образ даже не отложился в памяти — мало. А что будет, если сказать Ниту про двенадцать тысяч? Сколько всего Верных Псов? В Карасарайском Ханстве самое крупное селение — "столица" — полторы сотни человек, они живут в более спокойных краях и каждый год кочуют на новое место. Верных Псов не может быть намного больше. Сотня-две, не удивительно, что отряд в тридцать пять человек, один взвод, показался охотнику целой армией. Двенадцать тысяч… Он даже не поймет такого числа, и как ему объяснить, что случись чудо, истреби они чудовищ "без потерь" — прожили бы еще день-два, пока не растаяли по одному, растворившись на просторах смерти?

— Я… я не знаю. Наверно, мы были плохими воинами — мы никогда не встречались с тварями, о которых ты говоришь, и не знали, как с ними бороться.

Теперь настала очередь усмехаться Ниту. Воины, которые никогда не встречали их… С кем же тогда они воевали своим дивным хлопающим оружием? С медведями? С кабанами? С волками? С другими бриттами? У Верных Псов ребенок становился взрослым, получал право на имя только после того, как убивал одного из них. Это правило почти не знало исключений, и в те счастливые годы, когда они месяцами обходили город стороной, многие щенки так и жили без имени — с детской кличкой, которую дает себе ребенок, когда начинает говорить. Такой, как "Нит", "Тит" или "Дим". Или "Нат" — молодой спутник с последней охоты, который так и не успел заслужить взрослое имя.

— Мне очень жаль, но я не могу дать тебе другой ответ, — продолжил Эдвард, — потому что я его не знаю. Что еще ты хочешь спросить?

— Многое, — честно признался охотник. — Но мы будем говорить не сейчас. Твое тело долго было без движения, но дух устал, и теперь нуждается в отдыхе. Ведун сказал, что ты должен много спать, если хочешь быстро восстановить свои силы.

Эдвард не спорил. Его характер жаждал действий, но ноги не желали держать и тело клонило в сон, как будто оно все эти дни не лежало, а тяжело работало. Потому, прижав к груди крест и мельком глянув на Нубила, которому не становилось ни лучше, ни хуже, Эдвард сам не заметил, как погрузился в сон… На этот раз именно, сон, а не бред — чудовища больше не штурмовали Собор святого Петра, а Клаус Отто не читал лекции — обычный сон уставшего человека, который потом при всем желании не вспомнишь. Даже не кошмар, а нечто совершенно неопределенное — какое-то девичье хихиканье и хитрый взгляд украдкой, попробуй такое сновиденье разбери…

Когда на следующее утро (день? вечер? в Мертвых Землях без часов время невозможно определить) Эдвард проснулся, его уже ждал завтрак — несколько скромных, кислых, но сочных ягод, кусок чего-то, вроде стельки, или шкуры столетнего борова, и питье. Мелкая чаша, примитивная, не фарфор, а просто грубо обожженный кусок глины, в котором было несколько глотков странного напитка. Вроде сладковатой воды, прозрачной, с легким зеленоватым оттенком — не худшее из того, что парень пил за последние годы. Скромно, заключенных в имперских тюрьмах лучше кормят, но для дикарей и это, судя по всему, было щедрым столом. Эдвард помнил, как ели карасарайцы — примерно то же самое, только хан Азат позволял себе каждый день съедать по куску конины и пить выменянное у британцев вино из золотых чаш. Потому был и за такое благодарен хозяевам, а сладковатую жидкость смаковал так, как будто это было лучшим шотландским виски.

— Лорд Эдвард… — позвало его нечто, что можно было назвать скорее булькающим скрипом, чем голосом.

— Нубил! Слава Иисусу! Ты жив! — Эдвард обычно не позволял себе крайности в отношениях с рабом, но тут не удержался, по-дружески обняв его. — Как ты, друг? Только не говори "хорошо"! Вижу я, как тебе "хорошо"…

— Мне хорошо, лорд Эдвард, — афганец попытался выдавить улыбку, но у него плохо получилось. — Хорошо, потому что вы живы. Нит вылечил вас. Он хороший. Хозяин, простите, что я не могу вам помо… кхэ…

— Молчи! Главное, чтоб ты быстрее выздоровел, а за меня не переживай. Я уже большой, сам как-нибудь разберусь! Молчи, я сказал! Это приказ! Нит, — охотник, сегодня он был одет во все зеленое, молча наблюдал за картиной братания, Эдвард даже не заметил, как он вошел в комнату. — Нит, он пришел в сознание. Это хорошо или плохо?